Если бы международные инспектора пробыли в Ираке ещё пару месяцев, то этого хватило, чтобы доказать всем - вероятность того, что у Саддама Хуссейна есть ОМП, близка к нулю. Так считает Ханс Бликс, бывший глава МАГАТЭ.
Насколько часто политика вмешивается в дела инспекторов? Что такое международные инспекции, и как они проводятся? На эти и другие вопросы корреспондентам AtomInfo.Ru отвечает профессиональный специалист, к которому полностью применим журналистский штамп "хорошо разбирающийся в предмете".
В виду чувствительности темы и по взаимному согласию мы не приводим имя нашего собеседника и назовём его просто - "Инспектор".
Единственный работающий
Да, как видите, Ирак стал чётким доказательством того, что вопросы нераспространения решаются в нашем мире как чисто техническими методами, так и сугубо политическими. Проблема нераспространения - наиболее сложная, потому что в ней пересекаются наука, технология, политика, интересы общества и многие другие вопросы.
В этом году исполнилось 40 лет со дня открытия для подписания одного из главных инструментов режима нераспространения - договора ДНЯО…
И надо сказать, что этот договор - а он был открыт для подписания в июле 1968 года, и буквально за неделю под ним поставили подписи свыше 50 стран! - был и остаётся практически единственным международным соглашением, предусматривающим серьёзные меры проверки его действия, так называемую систему гарантий.
ДНЯО в последнее время много и часто критикуют, причём делают это с разных позиций. Кого-то он удовлетворяет, кому-то он не нравится. Тем не менее, это единственный договор, который работает и который принёс ощутимые положительные результаты.
Вспомните слова Джона Кеннеди, сказанные им незадолго до гибели. В 1963 году он предсказывал, что к концу XX века у нас может быть от 40 до 50 стран, имеющих ядерное оружие. Но после вступления ДНЯО в силу - это произошло в 1970 году после достаточного набора ратификаций - выяснилось, что за весь прошедший с тех пор 40-летний период количество ядерных держав увеличилось крайне незначительно.
Причём увеличение происходило за счёт стран, остававшихся вне рамок договора - Индии, Пакистана, Израиля… Последний, кстати, никогда не сознавался и не сознаётся до сих пор, что у него есть ядерное оружие. Тут стоит обратить внимание на последнее высказывание Джимми Картера, в котором американский экс-президент предложил - хватит мудрить, давайте открыто признаемся, что оно у Израиля имеется.
Были, конечно, два очень серьёзных нарушения в практике действия ДНЯО. Первое из них - Ирак. Ситуация с режимом Саддама Хуссейна является ярким примером нарушения не только собственно договора, но и всего режима нераспространения.
Вы имеете в виду то, что происходило в этой стране до первой войны в Заливе, до 1991 года?
Да, именно так. После 1991 года в Ираке нечего было нарушать, потому что всё там было уничтожено. Вся иракская программа была свёрнута, всё оборудование было собрано, и так далее.
Я говорю сейчас о положении дел до 1991 года, когда иракцы всеми возможными нелегальными путями добывали чувствительное оборудование. Иракский опыт привёл к тому, что в наши дни одной из важнейших компонент режима нераспространения стал экспортный контроль, причём он интенсивно и на постоянной основе совершенствуется и усиливается.
Но в практике ДНЯО есть и положительные примеры того, как договор в итоге срабатывал на пользу дела. Прежде всего, это Южно-Африканская Республика, которая отказалась от ядерного оружия, уже создав его и имея пять или шесть готовых боезарядов. ЮАР закрыла свою военную программу, присоединилась к договору, уничтожила (то есть, привела в непригодное состояние) материалы и поставила всю свою ядерную деятельность под гарантии МАГАТЭ.
Другой пример того же рода - Аргентина и Бразилия. Они также отказались от оружейных амбиций и, в итоге, создали единое агентство по учёту и контролю ядерных материалов, своего рода аналог Евратома.
Вернёмся к нарушениям ДНЯО. Очень серьёзным испытанием для ДНЯО стал корейский случай, который до сих пор так и не завершён. К сожалению, державам-депозитариям договора (России, США и Великобритании) не удалось в своё время убедить Северную Корею не делать резких шагов. До сих пор приходится сложными путями пытаться найти решение - политическое, так как очевидно, что военного решения в КНДР быть не может.
В чём особенность случая с КНДР?
Ситуация с Северной Кореей наглядно продемонстрировала одну из основных слабостей договора, состоящую в следующем. В статье IV сказано, что любой член договора имеет право развивать мирную атомную энергетику. Как теперь выяснилось, страна может пользоваться преимуществами членства в МАГАТЭ и ДНЯО, получать технологии из-за рубежа и развивать ядерную программу.
Затем в определённый момент она может отозвать свою подпись под ДНЯО и тут же превратить свою программу в военную - то есть, переключить на военные нужды всё то, что она получала якобы для развития мирных применений атомной энергии. Это становится возможным ещё и потому, что гражданские и военные ядерные технологии близки и имеют общие корни.
Это, пожалуй, наиболее серьёзное испытание для договора, и это сейчас превращается в главную проблему. Остроты ей добавляют слова о ренессансе ядерной энергии, когда более 40 стран говорят о желании создать у себя атомную энергетику.
Выход из договора обуславливается какими-либо требованиями?
Есть несколько формальных признаков. Например, нужно заявить о выходе из ДНЯО за 90 дней. Второе - нужно представить обоснованные доводы, что выход из договора требуется для обеспечения национальной безопасности. В случае с КНДР, это наиболее сложный момент, потому что северокорейцы всегда утверждали - американцы угрожают КНДР.
Не было заключено мирного договора между КНДР и США, между КНДР и Южной Кореей. Состояние перемирия Пхеньян использовал для того, чтобы обосновать это как угрозу национальной безопасности.
Сейчас начались разговоры о том, что надо бы усилить ДНЯО условием о возвращении всего полученного поставщикам в случае выхода из договора.
Но как можно вернуть назад реактор?
Например, можно убрать из него топливо и регулирующие стержни…
Всё, что материальное, легко можно вернуть назад. Но что делать с переданными технологиями?
Да, это один из тех очень серьёзных вопросов, над которыми сейчас ломают голову эксперты. Я могу привести вам другой пример возможных проблем - что делать, если покидающая ДНЯО страна отказывается возвращать полученное? Прямо скажем, что в этом случае останется только применение военной силы.
Флажки недоверия
По каким критериям определяется, что у страны-члена ДНЯО есть военная ядерная программа?
Таких критериев очень много, и делать выводы по ним - непростая задача.
Во-первых, очевидно, что государство-нарушитель будет вести военную ядерную деятельность в глубокой тайне. Попытаться определить, что в стране происходит нечто связанное со стремлением к созданию ядерного оружия, можно лишь по косвенным признакам, а точнее, по большому ряду косвенных признаков.
На сегодняшний день почти все страны мира - за исключением трёх - подписали ДНЯО, и большинство из них входит в МАГАТЭ. Но активная ядерная деятельность ведётся, может быть, только в 40-50 государствах. Конечно же, представляется разумным сосредоточить внимание только на тех странах, которые имеют соответствующий научно-технический и материальный потенциал и уровень производства. Не забывайте, что военная ядерная программа - гигантское и дорогостоящее мероприятие, и не все его могут себе позволить.
Для лучшего понимания - ничего не хочу сказать дурного об островах Тринидад и Тобаго, но тщательно контролировать их с точки зрения нераспространения нет никакого смысла, потому что в этой стране есть только кокосы и растаманы.
Какими принципами должен руководствоваться эксперт, когда проверяет направленность программы?
Прежде всего, один эксперт здесь ничего не сможет сделать. Это огромная работа, требующая немалых ресурсов.
Что нужно отслеживать? Я назову только несколько общеизвестных индикаторов. Первый - публикации учёных. Например, о наличии некоей военной деятельности в Швеции были подозрения задолго до официального признания Стокгольма. Ряд публикаций шведских учёных указывал на то, что в этой стране ведутся работы для определённых закрытых целей. Здесь нам на помощь приходит человеческая психология - для учёного очень важно опубликовать свои данные, и они стараются делать это даже в тех случаях, когда вовлечены в закрытые тематики.
Второй указатель - есть ли на территории страны урановый ресурс? У шведов он был, у них и до сих пор остались богатые урановые залежи. Конечно, сам по себе факт наличия урана ничего не означает. Намибия тоже имеет урановые ресурсы, но там нет практически никакой инфраструктуры. Нет заводов по очистке урана, уже не говоря об обогащении, нет атомных станций, нет даже обыкновенных лабораторий.
Третий указатель - законодательная база. Во многих государствах законодательства об использовании атомной энергии нет. Яркий свежий пример - Турция. Когда они вдруг решили построить шесть атомных станций, то выяснилось, что у них нет закона об использовании атомной энергии, нет закона о надзорной деятельности в этой сфере, и так далее. Им пришлось в спешном порядке разрабатывать целый пакет документов - хотя бы тот же закон о том, кто может участвовать в тендере на строительство атомной станции на территории Турции.
Так вот, наличие соответствующей законодательной базы - это ещё один флажок. И таких флажков нужно поставить очень много. Законодательная база, инфраструктура, наличие определённых производств - химическое, металлургическое… Есть ли исследовательские центры, которые могли бы заниматься военной ядерной программой? Голливудские представления о "докторе Зло", в одиночку или, максимум, с компаньонами разрабатывающем супер-оружие с натяжкой могут подойти только для террористических групп. А что касается военной ядерной программы государства, то для её реализации требуется развитая научно-техническая и производственная инфраструктура.
Множество указателей составляет в совокупности country profile. Прежде чем пытаться анализировать, насколько защищена ядерная энергетическая система от распространения, для этого сначала нужно понять - а что в контролируемой стране есть?
До мельчайших деталей
Момент начала распространения ядерного оружия можно обозначить чётко. Это произошло 16 июля 1945 года, когда Соединённые Штаты Америки произвели первый в истории ядерный взрыв и продемонстрировали на практике техническую возможность создания ядерного оружия.
После этого началось распространение. Первым следующий шаг сделала Великобритания. Затем пошли французы, китайцы, израильтяне, индусы и многие другие. Каким образом можно было отследить появление в конкретной стране военной ядерной программы? Только благодаря присутствию МАГАТЭ. Только под контролем агентства можно попытаться уловить момент, когда в стране появляются какие-то неясности.
И эта роль агентства фиксируется в договоре?
Да, конечно. Статья III гласит, что все страны, которые отказались от ядерного оружия, обязуются принимать на себя гарантийные обязательства, а следить за применением гарантий должно МАГАТЭ.
На основании каких документов это делается?
Это многоступенчатая юридическая система. Давайте остановимся на ней вкратце. Первый шаг - страна подписывает и ратифицирует ДНЯО. Следующий этап - заключение специального соглашения между МАГАТЭ и страной, так называемого соглашения о гарантиях. В нём оговариваются все основные юридические моменты между страной и МАГАТЭ.
Есть специальная модель, разработанная для соглашения по всеобъемлющим гарантиям - INFCIRC/153. Она обсуждается на уровне министерства и МАГАТЭ - на один уровень ниже, чем первый шаг, ведь вступление страны в ДНЯО утверждается законодательным органом.
После того, как соглашение о гарантиях подписано, наступает следующий этап - разработка документа "Дополнительные положения" (subsidiary arrangements). В нём перечисляются все установки, которые будут поставлены под гарантии. Перечисление идёт в общем виде. Указывается, например, что такое каждый конкретный объект - допустим, институт, имеющий исследовательский реактор такого-то типа и так далее. Эти положения не требуют правительственного утверждения, потому что они являются техническим документом.
Но и это ещё не всё. По каждой установке МАГАТЭ и страна начинают взаимодействовать. Агентство высылает DIQ - вопросник по проекту, связанному с этой установкой. В нём следует прописать координаты установки, что это за установка, какого типа, какой ядерный материал на ней используется, кто директор, как туда приехать… Всё это делается тщательно и в деталях. В DIQ входят, среди прочего, перечень зданий и перечень помещений.
Этот документ имеет силу для инспекторов. Они берут его, приезжают на установку и проводят DIV (design information verification), проверку проектной информации. После того, как инспектора побывают на объекте, сравнят то, что было представлено и что есть на самом деле, они говорят - вот здесь мы должны будем поставить камеру, здесь гамма-датчики и так далее.
Но чтобы привязать пожелания инспекторов к месту, вводится ещё один документ, который называется Facility Attachment. Если по DIQ инспектора просто проверяют информацию, то по этому документу они оговаривают - что и где будет расположено, сколько материалов, как они будут их проверять, как часто будут проверять… Короче говоря, все необходимые детали будущих инспекций.
Если речь идёт об исследовательском реакторе, то даются чертежи сборки, сколько в этой сборке ядерного материала, какого обогащения, в какой форме - иными словами, все данные, необходимые инспекторам для проверки.
Насколько подробно ведётся проверка? До каких пределов? Проверяется каждый грамм материала?
Нет.
Насколько подробно представляется информация?
А вот информация предоставляется очень подробно. Вплоть до того, что инспектор приходит в здание и спрашивает - что это за дверь и куда она ведёт? Допустим, ему отвечают - там паротурбинное оборудование. Он имеет право потребовать открыть дверь для визуального осмотра помещения.
Мы имеем в виду чертежи…
Показываются, например, чертежи топливных сборок. Инспектор должен знать длину активного материала, диаметр твэлов, обогащение, плотность и многие другие параметры, которые ему необходимы.
А не возникнет ли при этом проблем с интеллектуальной собственностью?
Это всё оговаривается между МАГАТЭ и государством во всех перечисленных документах. Оговаривается, как агентство будет отчитываться перед государством и как государство будет отчитываться перед агентством. Согласовывается, как должны сообщаться результаты инспекций и как разъясняются нестыковки.
И всё-таки, МАГАТЭ имеет очень детальную техническую информацию от каждой страны, в которой существует ядерная программа. Как контролируется поток этой информации, кто имеет к ней доступ?
Этот вопрос решается таким образом. Вся база данных, безусловно, закрыта. У доступа есть определённые ступени - например, инспектор в конкретной стране, осуществляя свои инспекции, имеет доступ только к тем отчётам, которые касаются этой страны и этой установки.
Есть определённая система допуска в базу данных, определённая система защиты базы данных от внешнего проникновения. А на тот этаж в здании МАГАТЭ, где расположены компьютеры с основной базой данных, вход осуществляется только по специальным разрешениям.
Мы имеем в виду проблему промышленного шпионажа…
Понял, к чему вы клоните. Говорить о том, что среди инспекторов есть промышленные шпионы, довольно сложно. Во-первых, всё, что касается ядерных материалов, не связано с самими технологиями. Объём информации, который передаётся государством в МАГАТЭ, сам по себе имеет серьёзные ограничения.
Предоставляются данные по количеству, химическому составу, обогащению - это, всё-таки, общие данные. Но каким образом это топливо изготавливается, по каким технологиям - не сообщается. Всё, что составляет коммерческую тайну, остаётся за государством. Если инспектор попытается что-то такое выяснить по собственной инициативе, то он может серьёзно пострадать.
Тем не менее, Бразилия своё "Резенде" отказывалась ставить под Доппротокол, мотивируя возможностью шпионажа.
Мотивировать она могла по-разному, но по Доппротоколу подчёркивается, что вся ядерная деятельность и особенно экспорт/импорт чувствительного оборудования должны быть под контролем МАГАТЭ. Предел контроля - предмет соглашения между МАГАТЭ и страной.
Вот пример. Россия, как известно, имеет контракт с Китаем и поставляет туда центрифуги. Это оборудование обязательно должно находиться под гарантиями МАГАТЭ, так как оно было получено Китаем из-за рубежа.
Кстати, а почему? Ведь Китай - государство, обладающее ядерным оружием в соответствии с ДНЯО.
Это неважно. Есть чётко сформулированное условие для экспорта - если мы поставляем чувствительную технологию в другую страну, то она должна находиться под контролем МАГАТЭ.
А если Кириенко построит, как он хотел, разделительный завод на территории США, то этот завод тоже подпадёт под контроль МАГАТЭ?
Обязательно. Этот завод должен использоваться только для гражданских целей, и МАГАТЭ придётся это проверять. И мы сами в первую очередь будем этого требовать от агентства.
Две кобры режима нераспространения
Вы говорили о том, что есть процедура для рассмотрения возникших при инспекциях нестыковок. Как это происходит на практике?
Давайте разберём условный пример. В бассейне выгоревшего топлива стоят камеры наблюдения. Гаснет свет и наступает полная тьма на шесть-семь часов. Инспектор не может сидеть на объекте всё время, он приезжает туда с какой-то периодичностью. Берёт плёнку - видео или, как раньше, кино - и убеждается, что с такого-то по такое-то света не было.
Он начинает выяснять у оператора - что случилось? Может быть, в этой темноте кто-то что-то двигал, что-то приезжало или что-то уезжало. Если объяснения инспектора не удовлетворят, то он напишет об этом в своём отчёте.
Тогда наступает следующий уровень - выяснение отношений между МАГАТЭ через миссию государства на комиссию (министерство) и установку. Как видите, цепочка длинная. Непосредственно на установку МАГАТЭ не имеет права даже отправить обычное письмо. В подобных случаях, агентство обязано обращаться только официально. Кстати, это один из моментов, который позволял иракцам увиливать от некоторых проверочных мероприятий.
Когда применяются традиционные гарантии, инспектора вынуждены планировать их заранее и говорить - на эту установку мы будем приезжать, например, в мае, сентябре, декабре, апреле. Готовится и отправляется официальное письмо в миссию, которая пересылает его в национальную комиссию, а уж та информирует о нём установку. Столь сложная цепочка приводила к тому, что все проверки демпфируются возможностью сокрытия.
То есть, если инспектора ко мне приедут в мае, то в апреле я успею всё спрятать…
Ну или перед самым маем ухитриться каким-то образом…
Если мы уже начали говорить о гарантиях, то там есть один ключевой момент, о которых обязательно нужно упомянуть. Вы задавали вопрос о том, проверяется ли каждый грамм материала. Так вот, есть понятие "значимое количество" (significant quantity), которое оговорено во всех документах МАГАТЭ.
Значимое количество - это количество материала, которое необходимо для создания простейшей бомбы. Как оно было принято - не спрашивайте меня, потому что никто ответа на этот вопрос дать не может.
Как в своё время вспоминали участники переговоров, на которых было принято определение значимого количества, советские и американские учёные долго сидели, в прямом смысле слова боявшись открыть рот - потому что эти данные были, естественно, секретными. В конце концов, в один прекрасный день было сказано - давайте установим такие-то пределы. Все сразу согласились, потому что неявно это было количество материала, необходимое для создания "Толстяка" и "Малыша". Вот на этом и сошлись без всякого физического или технического обоснования.
Сейчас ведётся много разговоров о том, что эти критерии надо пересматривать. Особо умные головы говорят, что бомбу можно сделать и из меньшего количества материала. Теперь об этом есть много информации. Можно сжимать ядерный материал лучше, чем в первых изделиях, и ещё больше увеличивать плотность, и уменьшать количество ядерного материала.
Вообще, если отвлечься немного в сторону, вопрос о количественных оценках для работы инспекторов относится к разряду особо чувствительных. Хороший пример - как в своё время американцы пытались привлечь МАГАТЭ к контролю за утилизацией избыточного оружейного плутония по соглашению СОУП с Россией.
Сразу же возникла масса вопросов. У американцев свои ограничения по секретности, а у россиян свои. Американцы говорили так - они будут инспекторов пускать в зал с бочками и предлагать посчитать количество бочек. В каждой бочке содержится определённое неназываемое количество материала, и в общей сложности в зале будет 34 тонны плутония. Россияне также предупредили, что измерять ничего не позволят. Печати - ладно, может быть, как-то согласимся, но измерять ничего не дадим.
Тогда американцы попробовали подойти по-другому. Они предложили - давайте разработаем специальные системы с информационными барьерами, которые позволяли бы сказать: "красный" или "зелёный", "да" или "нет". Действительно ли там плутоний в определённом количестве, или вместо него в бочке хранится стальная чушка?
Но и это не прошло. Короче говоря, кончилось это тем, что американцы предложили вернуть весь процесс на двухсторонний уровень, без привлечения МАГАТЭ. Главный довод в пользу такого решения был следующий - распространяя информацию, мы способствуем распространению ядерного оружия.
Такое внимание к проблемам нераспространения со стороны России и США не случайно. Наши страны - "закоперщики", первыми поднявшие эти проблемы в глобальном масштабе. И до сих пор мы, если можно так выразиться, являемся двумя кобрами, которые следят за тем, чтобы ядерное оружие не разошлось дальше по миру.
Это важно помнить и знать! Скажем, Франция долго занимала весьма уклончивую позицию по нераспространению. Они сначала помогли Израилю, а потом поставили реактор достаточно большой мощности "Озирак" в Ирак. В отличие от Франции, мы и американцы всегда заботились о том, чтобы предотвратить расползание ядерного оружия.
А почему Франция так долго не присоединялась к ДНЯО?
Французы всё время были на особице. Как вы помните, они даже ссорились с НАТО и выходили из военной организации западного блока. Французы никогда не хотели быть полностью зависимыми от Соединённых Штатов. Эта позиция Франции привела к тому, что французы не слишком задумывались над проблемами нераспространения.
Они говорили так: "Политически выгодно? Экономически выгодно? Значит, делаем!". Такая политика у Франции началась ещё со времён де Голля.
То есть, французы сначала помогли Израилю создать ядерное оружие, а затем решили сделать то же самое для его противника Ирака?
По сути дела, да. Но всё это, нужно признать, происходило достаточно давно. Израиль - это 60-ые и 70-ые годы, а с Ираком начались разговоры в начале 70-ых годов.
С Ираком сотрудничала и наша страна. Мы тоже построили там небольшой реактор. Сейчас его центральный зал разрушен, но реактор остался цел. Правда, как рассказывают, когда подходишь к нему, то здорово фонит. Всё топливо из него, естественно, было выбрано и все механизмы вывезены. Само здание здорово повреждено, но лестницы остались, и по этажам пройти можно.
ИРТ-2000 в Ираке тоже бомбили, не только французский реактор?
Это уже американцы. Израиль очень чётко нанёс удар по "Озираку". А вот во время "Бури в пустыне" в 1991 году американцами был разбит ИРТ, и ещё одна ракета попала в радиохимическую лабораторию. В ту войну американцы уничтожали всё, до чего могли дотянуться.
Чёрный рынок
Когда начинаешь говорить о проблеме нераспространения, все почему-то вспоминают только о ДНЯО. На самом деле, режим нераспространения значительно шире. Практика - в том числе, и события в Ираке - показала, что одним договором обойтись невозможно.
После того, как Индия испытала в 1974 году ядерное взрывное устройство, на свет появилась Группа ядерных поставщиков (ГЯП). Почему в ней возникла необходимость? Мы начали понимать, что нужно как-то выстраивать взаимоотношения с теми странами, кто не подписал договор. Бесконтрольно поставлять в них ядерные материалы и технологии становилось опасным.
Что происходило до 1974 года? В Израиль, Пакистан и Индию из многих стран мира шли поставки. Они, разумеется, проверялись и контролировались. Но параллельно в этих государствах шли военные программы. Да, в них редко задействовались импортные материалы, но для них клонировались и адаптировались закупленные за рубежом технологии.
Чтобы остановить этот процесс, возникла ГЯП, которая усиливала режим нераспространения и экспортный контроль. Важность и необходимость существования этой группы продемонстрировал разбор того, что происходило в Ираке до 1991 года.
Всё чувствительное оборудование для военной ядерной программы Саддама Хуссейна было поставлено в Ирак из развитых стран. Разметочные столы высокого качества - Швейцария, Италия. Вакуумное оборудование - Германия. Станки с цифровым управлением - Великобритания. Часть вещей из США, Франции. Нержавейка - Бельгия, Швеция, Япония. Огромные вакуумные камеры для нанесения определённых покрытий - Япония.
Между прочим, в этот позорный список не входит Советский Союз. Мы подобными вещами не занимались. Наша страна не поставляла в Ирак никакого чувствительного оборудования, за исключением ИРТ-2000 с горячими камерами.
А вот на сайте МАГАТЭ мы своими глазами видели, что статьи о ядерной программе Ирака иллюстрировались картинками только с советским оборудованием.
Горячие камеры и манипуляторы?
Нет, там на фотографиях были ящики с маркировкой советских экспортных организаций. Что было внутри - сказать трудно.
Знаете, это чистой воды спекуляция. В огромных списках найденного в Ираке импортного оборудования, задействованного в программах по созданию ОМП, числится единственное советское изделие - это фрезерно-расточной станок из Запорожья, проданный в Ирак в середине 60-ых годов. Всё остальное пришло к Саддаму с Запада.
Что любопытно, европейцы от своей практики не отказались. События в Ливии показали, что оборудование там тоже было европейским.
Центрифуги Каддафи получил всё-таки через Хана, через black market.
Но что такое black market? Это сплошь европейские компании. Семейство Тиннеров, например, и другие товарищи с немецкими и швейцарскими фамилиями.
Если начать копать по-настоящему, то известно, что иракцам рабочие чертежи центрифуг были переданы изобретателем, г-ном Зиппе и его группой сотрудников, за 150 тысяч швейцарских франков. Мало того, они приезжали туда и помогали консультациями развёртывать производство.
Что-то явно продешевили…
В том-то и дело! Все за голову хватались, что он так дёшево продал рабочие чертежи. Адвокат Зиппе и его группы утверждает, что изобретатель якобы не имел представления о военных планах Саддама.
Что в имени его?
Вернёмся к ДНЯО. Какие преимущества даёт стране участие в договоре?
Самое главное преимущество заключается в том, что страна, подписавшая ДНЯО и отказавшаяся от ядерного оружия, может получать атомные станции, которые помогут ей обеспечить энергобезопасность.
У страны могут быть запасы урана, которые она не в состоянии самостоятельно использовать. Тогда международное сообщество может оказать ей помощь. Я напомню об идее, о которой много говорят в России и уже приступают к первым шагам по её реализации. Россия может брать к себе уран, обогащать его, изготавливать топливо и передать его обратно конкретной стране для использования на АЭС.
Это МЦОУ в Ангарске?
Ангарск - это только одна из ступеней, первый шаг. Кроме обогащения, есть и ещё целый комплекс вопросов, например, обращение с ОЯТ. То есть, может быть создана глобальная инфраструктура атомной энергетики, о которой говорил наш премьер-министр Владимир Путин. И привилегия пользоваться её услугами станет, несомненно, важным преимуществом членства в ДНЯО.
Но не получается ли так, что ДНЯО фактически блокирует развитие мирной атомной энергетики, за что его многие критикуют?
Нет. Статья IV однозначно говорит, что каждый участник договора имеет право использовать атомную энергию для мирных целей.
Но с другой стороны, любые лаборатории должны оборудоваться камерами слежения, на которых видно, чем занимаются люди. Индусы говорили так - вы не представляете, что будет, когда их бридер PFBR-500 окажется под контролем МАГАТЭ. Чтобы переместить любой кусок ядерного материала, придётся запускать сложную бюрократическую процедуру, и исследования будут заторможены.
Да, это можно использовать как довод. Но нужно не искать поводы отказа от ДНЯО, а разрабатывать технологии, упрощающие механизмы проверок.
Например, технологии, разработанные для контроля, могут быть использованы и для транзакций материалов. Будет развиваться пристанционный цикл - упростится контроль. Конечно, если топливный завод в одном месте, реактор в другом, перерабатывающий завод в третьем, а хранилище в четвёртом, то придётся помучаться с инспекциями.
Но и эту проблему можно решить, было бы желание! Существуют современные технологии, которые, например, позволяют метить топливо определёнными изотопами. С помощью маркеров можно отслеживать всё перемещение ядерного топлива. Это одно из очень хороших решений по контролю.
Такие вещи уже делаются на практике?
Нет, МАГАТЭ пока до таких высоких технологий не дошло. Агентству потребуются определённые инвестиции для того, чтобы освоить и внедрить эти методы.
Мы заговорили о деньгах. За чей счёт проводятся инспекции?
В МАГАТЭ существуют две части бюджета. Одна часть - регулярный бюджет, который складывается из взносов стран. Взносы делаются пропорционально национальному доходу. Сейчас наибольший вклад вносят такие страны как США и Япония, когда-то такой страной был СССР. Есть государства, которые вносят символический вклад, а есть и такие, кто вообще ничего не платит. У них нет ядерной энергетики, и они присутствуют на мировом форуме только для того, чтобы быть в курсе событий.
Вторая часть - внебюджетные деньги. Здесь всё зависит от добровольных взносов стран. Американцы дают деньги на определённые программы. Так, одно из направлений, которое они финансируют, связано с грязной бомбой. Оказалось, что в мире произведены сотни, а то и тысячи радиоактивных источников, которые после использования оказались неконтролируемыми. Что-то выброшено, что-то лежит на складах неучтённое.
Вопрос по определениям. В ДНЯО везде пишется про государства, обладающие и не обладающие ядерным оружием. Что означает "государство обладает ядерным оружием"?
Изначально, когда был подготовлен проект договора, то в нём прямо было оговорено, что все государства, которые заявили о том, что они произвели и испытали и имеют соответствующую систему сохранности ядерного оружия на 1 января 1968 года являются ядерными державами.
На тот момент было только пять государств, которые удовлетворяли этим условиям - произвели, испытали и объявили об этом официально. Все остальные страны были отнесены к неядерным государствам. По сути дела, ДНЯО является договором между двумя сторонами - пятью ядерными державами и всеми остальными странами.
Давайте возьмём Израиль. Судя по всему, испытания они не проводили, хотя и есть разговоры о таинственной вспышке в океане. Испытаний там не было. Как можно понять - является ли Израиль ядерной державой?
А если они его собрали, используя опыт того, что было сделано другими?
А если представить ситуацию, что их оружие никогда не собиралось? Хранилось всегда в виде двух половинок?
Всё равно, это является обладанием ядерным оружием.
А если в виде четвертинок? Мы спрашиваем неспроста - подобные вопросы задавал Ицхак Рабин американским дипломатам и военным в 1968 году на переговорах о возможности присоединения Израиля к ДНЯО.
Схоластику можно довести до абсурда. Но нужно помнить, что ядерное оружие - это система. В тексте договора ограничение поставлено на ядерное взрывное устройство. Не на оружие, а на устройство. Ядерное взрывное устройство - это, по сути дела, экспериментальная установка. А ядерное оружие - это то, что может быть доставлено каким-то носителем.
Если у страны есть ядерный материал, то это не означает, что у неё есть ядерное оружие. Нужно пройти определённые ступени, чтобы сделать нечто, что может быть донесено ракетой, самолётом и так далее.
Индийский Похран-1 (1974 год) подпадает под определение ядерного оружия?
Нет, это было экспериментальное устройство. Поэтому индусы так смело и говорят, что использовали его в мирных целях. Так называемый мирный взрыв.
Кстати говоря, в договоре есть положение, из которого следует, что при необходимости страны, не имеющие ядерного оружия, могут обратиться к ядерным странам для того, чтобы они произвели ядерный взрыв в мирных целях. Сделать шахту, хранилище для газа… Если произвести подземный взрыв, то образуется огромная полость, в которую можно закачивать газ или нефть. Активности там не будет никакой, а полость останется. Такие операции нужно проводить, конечно, под контролем МАГАТЭ.
Иранский вопрос
Есть разные точки зрения, что опаснее с точки зрения распространения - уран или плутоний? Обогащение или переработка?
Как известно, это две изначальные линии в создании ядерного оружия. Урановая линия - наиболее радиационно-безопасный путь, но значительно более сложный, потому что для него требуются большие мощности. Плутониевый путь заключается в следующем - нужно где-то взять мощный пучок нейтронов, облучить уран, выделить плутоний. Он легче с точки зрения технологий, зато он связан с определёнными рисками от радиоактивности.
Раньше американцы упирали на то, что плутоний более опасный. Сейчас они пришли к другому мнению - более опасно обогащение урана.
И именно поэтому мы стали свидетелями мощного давления на Иран со стороны США?
Почему США пытаются давить на Иран? Если страна имеет центрифуги, даже в небольшом количестве, то, пропуская уран через них несколько раз, можно довести его до оружейного обогащения. Да, это время, да, это затраты. Но это наиболее простой путь для получения материала, пригодного для ядерного оружия - не оружия, а материала.
Нужно чётко понимать эти ступени. Если есть материал, можно создать примитивное взрывное устройство, но чтобы получить систему вооружений, которую можно использовать в боевых действиях, нужно пройти долгий и трудный путь.
Считается, что у полной ядерной оружейной программы есть пять компонент:
Если все эти компоненты собрать вместе, то тогда государство будет выглядеть как стремящееся к ядерному оружию. Но если что-то выпадает, то говорить о том, что Иран будет иметь ядерный материал, пригодный для изготовления ядерного оружия, и это станет нарушением ДНЯО и будет представлять опасность для международного сообщества - это уже из области политических симпатий и антипатий.
Нет ни одного свидетельства, что Иран проводил какие-то исследования в военной сфере. Американцы имеют только один серьёзный довод - Иран может получить потенциал для изготовления материала, пригодного для изготовления ЯО.
Но первые четыре ступени - необходимые составляющие для развития национальной мирной атомной энергетики.
Так и есть, без этого невозможно. Поэтому и встаёт вопрос о том, что есть три ситуации, требующие внимательного анализа.
Первая - переключение (diversion) ядерного материала. Один из элементов системы гарантий - мы рассматриваем всегда возможные пути переключения, то есть, попытки использовать заявленные материалы и объекты для военной программы. Это наиболее сложный путь, и по нему никто не пойдёт. Многолетний опыт действия ДНЯО показал, что подобных нарушений зафиксировано не было. Это подтверждает и генеральный директор МАГАТЭ Мохаммад Эльбарадей в своих выступлениях.
Второй - создание параллельной секретной программы, когда знания, информация и технология используются в параллельной программе. Это то, что получилось с Ираком, и это нарушение не было обнаружено с помощью мер традиционных гарантий.
Третий - страна накапливает всё, что нужно для оружейной программы, а потом выходит из ДНЯО и получает свободу рук. Это самый опасный и максимально отрицательный для страны путь. Как только государство выходит из ДНЯО, ему на шею вешается орден "Распространитель ядерного оружия", которого все будут бояться и против которого возможна военная акция.
Поэтому Иран, если он попытается что-то сделать, скорее всего пойдёт по второму пути - получая технологии, он будет развивать параллельную программу. Для того, чтобы уловить это, требуется максимально держать Иран в рамках договора. Убедить его ратифицировать Доппротокол, максимально обеспечить присутствие на территории Ирана инспекторов. Такая открытость позволит снять с Ирана подозрения.
Потенциал у Ирана, конечно, останется при любом раскладе. Но потенциал есть и у Бразилии. Мы же не ругаем Бразилию за то, что она пустила обогатительный завод. А ведь они прямо признают, что обогащённый уран нужен им для подводного флота. Поэтому потенциал как чисто техническая составляющая всё время будет входить в противоречие с политикой.
Отношение к любой ядерной программе будет в первую очередь определяться политикой и экономикой. Экономика - рычаг, чтобы убедить, а политика - чтобы поднять или опустить шлагбаум.
По экономике мы всегда говорим - если вы хотите развивать всю инфраструктуру, чтобы обеспечить пару реакторов, то это выглядит подозрительно. Мы дадим вам всё что надо, но не пытайтесь получить чувствительные технологии.
А Иран отвечает, что хочет построить 20 реакторов.
Давайте считать. Может быть, тогда появится смысл построить обогатительное производство в Иране. Но, я думаю, даже в этом случае это должно быть международное предприятие под контролем МАГАТЭ.
Контроль МАГАТЭ не решит всех проблем, ведь завод будет находиться на иранской территории. В любой момент иранцы смогут удалить с его территории всех иностранных наблюдателей и заняться военной программой. Но это будет грозить тем, что мировое сообщество поднимется против Ирана в полной мере.
Конкретный вопрос по иранской программе. Одна из претензий к Ирану - то, что там проводятся эксперименты с взрывчаткой в Парчине. Иранцы отвечают - Парчин военный объект, но не ядерный, и инспекторов туда мы не пустим. Как поступать?
Они правы, потому что каждая страна имеет ограничения, связанные с национальной безопасностью.
Но взрывчатка может иметь отношение к военной ядерной программе.
Но точно также она может иметь и иные применения, к обычному оружию. Здесь можно только развести руками.
Да, конечно, было бы очень желательно, чтобы иранцы хотя бы дали информацию по своим экспериментам. Но для этого нужно убедить иранцев проявить добрую волю. Открытость важна. Если Иран не проявляет открытости, то ставит себе на лоб чёрную метку. К такой открытости постоянно призывает наш МИД.
Очень важно, конечно, учитывать специфику ближневосточного региона. Ирану нужно дать возможность сохранить лицо. Если на них будут постоянно давить, они будут отвечать в конфронтационной манере. Первая реакция на Ближнем Востоке на любой нажим - нет, во что бы то ни стало, нет.
Кроме этого, все предложения Ирану надо дорабатывать до конца, не оставлять в них недомолвок. В своё время, страны Евросоюза пообещали иранцам построить шесть реакторов, но ничего не сказали о том, будут ли они забирать обратно ОЯТ. А ведь у иранцев уже был неприятный опыт с договором о судьбе бушерского ОЯТ. Неудивительно, что в Тегеране к такому предложению европейцев отнеслись скептически.
Нужен ли людям договор?
Общефилософский вопрос, если позволите. Нужен ли вообще ДНЯО? С одной стороны, он сдерживает распространение, с другой стороны, мы обязались уничтожить свой ядерный арсенал. Есть ли смысл для России продолжать настаивать на таком договоре?
Хочется вспомнить слова великого провидца Нильса Бора, который сказал, что ядерная энергия имеет два лица. Одно лицо - ужасного разрушителя, второе - бесконечный источник благосостояния. Он был убеждён, что ядерное оружие послужит делу прекращения всяких войн. Конечно, этот тезис звучит наивно. Войны, как мы знаем, не прекратились, но всё-таки третья мировая война не состоялась, хотя к ней и были многие предпосылки.
Ядерное оружие до сих пор продолжает являться сдерживающим фактором. Конечно, происходит изменение в стратегии, мы заявляем о неприменении ядерного оружия первым. Кстати, когда писался ДНЯО, неядерные страны требовали включить в него статью, обязывающую ядерные державы отказаться от применения его против неядерных статей - но США отказались наотрез, и статья в итоге в текст внесена не была.
Политика ядерного сдерживания с обеих сторон привела к тому, что холодная война и гонка вооружений дошли до абсурда, когда у нас и американцев доходило количество материалов для 75 тысяч боезарядов у каждого. Потом мы осознали, что для полного взаимного уничтожения достаточно десятой части от имеющегося, и пошёл обратный процесс.
Но статья VI ДНЯО всё ещё остаётся камнем преткновения. В ней, напомню, говорится, что следует стремиться к полному уничтожению ядерного оружия. Когда мы и американцы призываем других не стремиться к ядерному статусу, нам отвечают - а что вы не разоружаетесь? Мы показываем, что мы медленно делаем это, снижая количество ядерных боеприпасов, готовых к применению, а также ядерных материалов. Нечто подобное сказали англичане - по их стратегии, Великобритания будет иметь только определённое количество зарядов, необходимое для поддержания безопасности. Тем не менее, Китай молчит, Франция тоже не слишком активно участвует в этом процессе.
Действительно, ядерные державы не в полной мере исполняют статью VI, и это становится одним из аргументов в руках критиков договора. Но давайте взглянем на дело с другой стороны, прислушаемся к военным стратегам, которые спрашивают - а что произойдёт, если всё ядерное оружие однажды будет полностью уничтожено? На Земле могут возникнуть такие войны и беспорядки, о которых просто подумать страшно!
Поэтому сейчас всерьёз ищут альтернативу ядерному оружию, разрабатывают лазерные системы, ПРО, бомбы для использования в ближнем космосе… Но я бы отметил, что нынешняя нестабильная политическая ситуация в мире означает, что человечество к полному уничтожению ядерного оружия не готово. Неслучайно периодически встаёт вопрос о приостановке действия статьи VI.
Теперь вернёмся к России, ведь вы спрашивали про смысл для нашей страны. Сама по себе проблема нераспространения ядерного оружия - это не только гарантии МАГАТЭ, которых у нас на территории в ближайшие годы не будет. Эта тема заслуживает более широкого обсуждения, несмотря на то, что касается чувствительных моментов - например, ядерных материалов или определённых условий их хранения. Она должна обсуждаться не только на уровне президентов, но и на уровне экспертов, как это происходит в США.
В частности, есть известная американская программа по снижению количества ВОУ в результате перевода исследовательских реакторов на уран с обогащением ниже 20%, предела, поставленного МАГАТЭ…
Кстати, откуда взялась эта цифра?
Практически ниоткуда. По заявлениям определённых специалистов, и из более низкого обогащения можно что-то сделать. Они не говорят, из какого именно, потому что это секретная информация.
Хорошо, допустим, мы начнём активно переводить наши исследовательские реакторы на НОУ. Но вот известный зарубежный пример. В Канаде есть установка NRU, единственный в Новом Свете поставщик 99Mo для генераторов технеция. Если его переведут на НОУ, то у них производство остановится. Как видите, программа хорошая, но в ряде случаев приводит к неприятным последствиям. В России также есть похожие примеры…
Да, есть негативные мнения некоторых специалистов, работающих с этим материалом. Но никто же не предлагает полностью уничтожать ВОУ! Нужно снизить его количество, уменьшить количество мест, где он хранится, подвести под более строгий контроль, защитить его лучше от террористов.
Речь идёт о том, чтобы посмотреть по всему миру, где лежит ВОУ. Американцы сейчас занялись тем, что собирают тот уран, который они раздали по программе "Атом миру". Они же поставили его чуть ли не в 40 стран! В институте Дэвида Олбрайта ISIS подвели баланс и обнаружили, что в некоторых странах его более тонны - от 100 кг до тонны.
Причём, это страны далеко не самые лучшие с точки зрения политической стабильности - Судан, другие африканские государства, бывшая Югославия. Пришлось неправительственной организации выделять деньги, чтобы организовать оттуда вывоз ВОУ.
Ещё раз - мы говорим о том, что нужно попытаться снизить угрозу. Не исключить её полностью, так как это не удастся вследствие того, что ряд реакторов просто не сможет работать на более низком обогащении, а снизить до приемлемых пределов.
Частный сектор
Договор предусматривает частное развитие в атомной области?
Это относится к юрисдикции государства. Само по себе МАГАТЭ взаимодействует только с государством, а не с частными компаниями. Сейчас это один из вопросов проблемы международных консорциумов, которые занимаются ядерными технологиями.
Группа AREVA имеет офисы не только во Франции, но и в США и ряде других стран. Правда, при этом она активно пользуется поддержкой французского государства. Поехал Саркози в Алжир, предложил им атомную станцию, заключается межправительственное соглашение - а AREVA уже рядом стоит!
Поэтому можно сказать, что атомная энергия во Франции находится так или иначе под контролем государства. Хотя в мире есть другие примеры. Японская "Тошиба" купила завод по изготовлению топлива в Швеции. Вывеска осталась шведская, но хозяин-то - "Тошиба".
Одна из задач, над решением которой бьются в международном проекте ИНПРО - как убедить разработчиков технологий - в том числе, частные компании - в том, что они должны думать о проблеме нераспространения
А они думать не хотят.
А они считают деньги. Следование благим целям нередко приводит к удорожанию технологий.
Возьмём, например, уже упоминавшиеся метки для топлива. Специалисты предлагают использовать в качестве материала для меток нептуний. Тогда берёт слово представитель одной очень известной в мире компании и говорит - если я добавляю 0,5% нептуния, то стоимость топлива увеличивается на 15%. Если 1% нептуния, то стоимость удвоится. А если я, как мне рекомендуют некоторые товарищи, добавлю 5%, то стоимость вырастет в 10 раз.
Конечно, атомный бизнесмен, услышав эти цифры, серьёзно задумается. Может быть, с точки зрения нераспространения это и хорошо, но по экономике это абсолютно не выгодно.
Говорят, что компаниям совершенно не интересны проблемы нераспространения.
Не согласен с этим. Могу привести обратный пример. В группе AREVA существует команда экспертов, которые занимаются вопросами защиты от распространения. У них свой подход. Они исследуют разные моменты и дают рекомендации руководству при заключении контрактов с конкретными странами. При этом они учитывают политические аспекты, имеющийся уровень технологий и т.д. и т.п.
Но бывает и так, что компании выступают с предложениями, выглядящими не слишком продуманными. Те же самые плавучие АЭС - как только о них заговорили в "Росатоме", сразу же возникли неудобные вопросы. Представьте, что такая станция приплывает в Индонезию. Кто на ней будет работать? Вахтовый метод? Хорошо, а кто её будет защищать?
Совершенно очевидно - нам придётся посылать вместе с ней наши регулярные войска.
Либо мы должны поставить зенитные батареи, либо что-то ещё… Поймите правильно - если на нашу плавучую станцию в Индонезии будет совершено нападение, то нам придётся защищать её силовыми методами.
По сути дела, плавучая АЭС превратится в военную базу страны-поставщика?
Как видите, пока что больше вопросов, чем ответов.
В завершение нашей беседы могу ещё раз сказать, что проблемы нераспространения относятся к разряду самых сложных в современной атомной энергетике, и поэтому было бы желательно слышать как можно больше мнений от специалистов.
Спасибо за интервью для электронного периодического издания AtomInfo.Ru.
Подготовили Игорь БАЛАКИН и Александр УВАРОВ (AtomInfo.Ru).
ИСТОЧНИК: AtomInfo.Ru
ДАТА: 08.12.2008
Темы: Нераспространение, МАГАТЭ, Интервью