Тема ИНПРО вновь становится горячей. После публикации статьи ИНПРО и БРЕСТ: венский мезальянс электронное издание AtomInfo.Ru получило несколько откликов читателей. Разброс мнений впечатляет - от полной поддержки точки зрения автора статьи до категорического неприятия всей российской инициативы.

Зачем России нужен проект ИНПРО? Ответить на этот вопрос любезно согласился помощник генерального директора ГНЦ РФ-ФЭИ Владимир КАГРАМАНЯН.

ИНПРО: что если?

Владимир Семёнович, отношение к ИНПРО противоречивое. Встречается мнение, что эта инициатива не нужна России, и её поддержку стоило бы прекратить.

Прежде чем говорить о будущем ИНПРО, стоило бы ещё раз вспомнить, с чего она начиналась, какая перед ней ставилась цель и что мы могли бы получить, если бы реализовали инициативу в нашем первоначальном понимании.

Исходно предполагалось, что в ИНПРО будут соединены усилия тех государств, кто разрабатывает технологии быстрых реакторов. Считалось, что страны определят пакет требований к крупномасштабной атомной энергетике, после чего приступят к сотрудничеству по наиболее перспективным проектам.

С позиции Минатома, таким проектом считался БРЕСТ. В идеологии этого проекта были выработаны определённые критерии оценки технологии будущего, и с ними мы пришли в ИНПРО. Они касались принципиальных барьеров, не дающих возможности атомной энергетике развиваться крупномасштабно. Это, конечно же, проблемы ресурсов, отходов, безопасности, экономики и нераспространения. Минатом предложил вынести часть из упомянутых проблем - в первую очередь, нераспространения и отходов - на международный уровень ввиду их глобальности. Политическую поддержку мы получили от президента Путина во время его выступления на саммите тысячелетия в ООН.

Зададимся вопросом - what if, "что если"? Что произошло бы, если Россия получила от МАГАТЭ всё, что хотела на первых этапах становления ИНПРО? В этом случае в рамках международного атомного агентства образовалось бы сообщество стран, разрабатывающих российскую технологию.

Что мы имели бы на выходе, по состоянию на сегодняшний день? При самом лучшем раскладе существовал бы международный проект БРЕСТ. Ждать его коммерциализации нам пришлось бы ещё не менее 15-20 лет. Всё это время Россия только тратила бы деньги, частично разделяя это бремя с другими странами-участниками. В конечном итоге, мы могли бы надеяться получить совместную технологию, которая нам бы полностью не принадлежала.

Кто бы мог 10 лет назад помочь России развивать БРЕСТ?

На мой взгляд, никто. Разработка свинцовых технологий до сих пор находится на концептуальной стадии, и в основном у нас в России. Гипотетически уговорить присоединиться в таких условиях мы могли бы американцев, растерявших свой багаж знаний по быстрым реакторам. Гипотетически - потому что США никогда бы не пошли на вторые роли к России в атомной сфере по соображениям политического характера.

В принципе можно бы попытаться найти общий язык с Южной Кореей или отдельными европейскими странами, заинтересовать их перспективой создания общего коммерческого проекта. Но это можно сделать только после демонстрации технологии у нас в стране.

Всё, что я сейчас сказал, относится к виртуальной реальности. На самом деле - и я полностью согласен в этом с автором статьи ИНПРО и БРЕСТ: венский мезальянс - организовать подобные проекты в МАГАТЭ невозможно. Агентство не имеет ни права, ни сил лоббировать конкретные технологии.

То есть, дело не в БРЕСТе? Не в том, что у него есть некие подводные камни…

Нет, в обсуждаемом случае не в БРЕСТе. Схожая судьба постигла бы любой другой проект - модифицированные ВВЭР, СКД или иные реакторы. Дело в методологии. МАГАТЭ не может выступать лоббистом технологий.

Зато оно может другое, и, как оказалось, ИНПРО стал для агентства важным шагом вперёд. До появления российской инициативы в МАГАТЭ не было международной площадки, где разработчики и потенциальные потребители ядерных энерготехнологий могли бы искать взаимоприемлемые общие подходы к решению проблем развития ядерной энергетики.

ИНПРО: что получила Россия?

Проект ИНПРО стартовал с обсуждения критериев. Я упоминал, что мы пришли с критериями, "подстроенными" под определённую технологию. Как только их начали обсуждать, сразу выяснилось - очень легко доказывать их правильность самому себе, не встречая оппонирования, и совершенно по-другому всё начинает выглядеть после первой же дискуссии с партнёрами.

В российском подходе было принято сравнение технологий на концептуальном уровне. Это сразу вызвало отторжение. Партнёры говорили нам - нельзя сравнивать концептуальный проект с коммерческим, нужно учитывать стадии развития технологий. Необходимо чётко представлять, какие шаги потребуются для превращения концептуального проекта в реальный.

Минатом пришёл с идеей "чистые отходы, грязное топливо". Это известная теория радиационной эквивалентности, стратегия, при которой отходы должны в конечном итоге сравняться по радиологической опасности с ураном. Потенциальным пользователям технологий это немедленно не понравилось. Кто оценивал риски для пользователей от использования грязного топлива здесь и сейчас, в сегодняшней ситуации? Кто оценивал экономику грязного топлива, спрашивали они.

Наша исходная концепция рассматривала исключительно сверхдальние проблемы. А где же видение, как решать проблемы сегодняшнего дня? Между прочим один из аргументов отказа Финляндии от возврата ОЯТ ВВЭР-440 в Россию - отсутствие у нашей страны чёткой и ясной политики окончательной изоляции отходов переработки - ВАО.

По итогам общих дискуссий российские критерии были адаптированы в соответствии с реальными потребностями мирового сообщества. Было принято, что нужен комплексный подход к решении проблемы ОЯТ и ВАО, причём с доведением до логического конца, то есть, до геологической изоляции.

А дальше события стали развиваться неожиданным для многих образом. В рамках ИНПРО были проведены аналитические исследования и было показано, что у России единственная установка, способная комплексно удовлетворить всем сформулированным критериям - это БН-800 при условии, что будет создана соответствующая инфраструктура топливного цикла на проверенных временем технологиях.

Могу сказать, что полученный вывод шокировал многих. В начале века после политического решения о закрытии "Суперфеникса" остро ощущался "французский след". Превалировало негативное отношение к быстрым натриевым реакторам вообще и к БН-800 в частности.

Судьбу проекта БН-800 можно смело изучать на примере Золушки. Идеологи БРЕСТА рассматривали его как котёл, пригодный только для испытаний их топлива. На самих разработчиков натриевых реакторов он навевал скуку. За предшествующие годы они внесли в него все возможные усовершенствования, превратив его, по сути, в БН-880. Теперь, вместо того, чтобы подтягивать топливные технологии до реакторного уровня, им хотелось заниматься новыми реакторными проектами. В БН-800 разве что не тыкали пальцами, и тут такой неожиданный поворот!

Хорошо известно, что произошло дальше. Плотно участвующие в ИНПРО индийцы укрепились во мнении о правильности своего выбора начального этапа освоения ЗЯТЦ (демонстрационный быстрый натриевый PFBR-500, малая серия из четырёх быстрых натриевых реакторов и быстрый натриевый тысячник с соответствующей инфраструктурой топливного цикла). Ревниво следящие за соседями китайцы поняли, что отстают, и обратились к России с просьбой о продаже сразу двух БН-800.

На мой взгляд, соглашение о поставке двух быстрых реакторов в КНР прямо вытекает из результатов работы ИНПРО. И я хотел бы обратить внимание на следующее - сделанные в ИНПРО вложения, которые измеряются суммой порядка 10 млн долларов за весь срок существования инициативы, обернулись для нас престижным контрактом на несколько миллиардов евро.

Вы не находите, что это очень неплохой бизнес?

ИНПРО: что может получить Россия?

Контракт на продажу БН-800 в Китае - всего лишь первая ласточка. Когда в ИНПРО были выполнены совместные исследования, то стало очевидным, что создание технологий быстрых реакторов и замыкание топливного цикла для решения проблем ресурсов и отходов для многих стран будет не под силу. Значит, есть потребность в кооперации.

Возьмём для примера проблемы отходов и нераспространения. С ними в глобальном масштабе можно справиться, только комбинируя технические и институциональные меры. Развитые атомные страны могли бы продавать новичкам реакторы в пакете с услугами по поставке свежего топлива и возврату ОЯТ.

Чего этим можно было бы добиться? У новичков не будет возникать искушения проводить эксперименты по переработке ОЯТ и использованию плутония не по назначению. С другой стороны, они не сталкиваются с проблемой отходов. Но появляется риск для государства-поставщика, которому придётся чужие отходы забирать себе. Чтобы пустить отходы в дело, такое государство должно иметь замкнутый топливный цикл и быстрые реакторы, и тогда чужое отработавшее топливо станет для него не опасным мусором, а ценным сырьём.

Россия могла бы выполнять функцию такого комплексного поставщика и реакторов и услуг топливного цикла. Ключевой вопрос для нас - как можно быстрее создать хотя бы на опытно-промышленном уровне инфраструктуру ЗЯТЦ, включающую в себя малую серию АЭС с быстрыми реакторами, завод по химической переработке ОЯТ тепловых и быстрых реакторов и производство MOX-топлива для быстрых реакторов. В этом случае мы значительно укрепились бы на рынке ядерных технологий.

Но если при этом мы предпочтём общаться с покупателями исключительно через прилавок, навязывать свои идеи и концепции, то мы ничего не приобретём. Продавать выгоднее, минуя прилавок, сотрудничая с потребителем, а не только рекламируя свой товар.

Я напомню историю с Ираном. Мы постоянно говорили и говорим о том, что ОЯТ - это ценное сырьё для крупномасштабной атомной энергетики. И когда мы пришли к Ирану с предложением о возврате в Россию бушерского ОЯТ, то получили резонный ответ - раз оно для вас представляет такую ценность, то вы должны за него так или иначе заплатить.

Но позвольте! Страна-покупатель должна понимать - альтернативой возврату ОЯТ является дорогостоящая национальная программа обращения с отходами, с могильниками и геологическими захоронениями, с недовольством общественного мнения и возможными конфликтами с мировым сообществом. Отдавая ОЯТ в Россию, страна на самом деле избавляется от всех внутренних проблем.

Да и сама Россия, получив ОЯТ, не может немедленно загрузить его в реакторы. От нас требуются определённые шаги и вложения, в том числе, финансовые по созданию инфраструктуры ЗЯТЦ. Значит, за возвращаемое ОЯТ всё-таки должна платить страна-покупатель реакторов, а не продавец.

ИНПРО предоставляет уникальную площадку, где поставщики и потребители могут на равных условиях, честно и открыто обсуждать упомянутые проблемы.. Другого подобного места в мире не придумано.

Модельным примером такого сотрудничества в рамках ИНПРО становится Беларусь. Для неё мы продаём ВВЭР в пакете с поставками свежего топлива и возврата ОЯТ в Россию, но одновременно мы согласны с тем, что белорусы рассмотрят по методологии ИНПРО альтернативную национальную стратегию обращения с ОЯТ. Только после сравнения результатов будет видно, в чём реальные выгоды для Беларуси от российского предложения и по какой цене ОЯТ должно возвращаться в Россию.

ИНПРО: что должна делать Россия?

Как Вы считаете, что нужно сделать для повышения эффективности работы ИНПРО?

Это очень важный вопрос. До недавнего времени не было полного понимания, что проект ИНПРО может нам дать и как его нужно использовать. Поэтому на первой фазе деньги тратились просто на общее развитие проекта.

Второе - нужно всеми силами добиваться, чтобы все работы по дальнейшему развитию ИНПРО и обучению стран по использованию этой методологии проводились штатными сотрудниками МАГАТЭ и финансировались из бюджета этой организации. Работа в этом направлении ведётся, и её нужно обязательно завершить.

Важный вопрос - кадровая политика. Происходят непонятные вещи, когда россияне не проходят по конкурсу на те или иные штатные должности МАГАТЭ по ИНПРО. То есть, мы оплачиваем повседневную деятельность ИНПРО, а её плодами пользуются другие. Кадровому вопросу стоило бы уделять повышенное внимание.

И самое главное. Мы всегда любим учить другие страны. Сегодняшний день не исключение, у нас вновь и вновь возникает желание рассказать другим, как развивается и как должен развиваться мир. К сожалению, практика показывает - если мы хотим торговать, и торговать успешно, то нам нужно отринуть менторский тон и отложить в сторону рекламные буклеты. Нужно садиться за общий стол и работать вместе со всеми. Возможности для этого ИНПРО предоставляет в полном объёме.

В завершение хотелось бы добавить пару слов о политике, ведь не экономикой единой жива наша отрасль. Десять лет назад атомная энергетика в МАГАТЭ была на задворках. От агентства требовали заниматься в основном гарантиями, в прессе за ним закрепилась обидная кличка "сторожевой пёс ООН".

Россия стала первой страной, кто на пороге века, на самом высоком политическом уровне заявила о необходимости масштабного глобального развития атомной энергетики в XXI веке. Россия же первой указала на возможные пути такого развития на базе международных ядерных топливных центров с соблюдением принципов нераспространения. Мы родили проект ИНПРО и содействовали его развитию до международно-признанного уровня - проекта, где обсуждаются и продвигаются инициативы, представляющие огромный интерес для многих стран мира. Не хотелось бы его потерять.

Спасибо, Владимир Семёнович, за интервью для электронного издания AtomInfo.Ru.

ИСТОЧНИК: AtomInfo.Ru

ДАТА: 22.12.2009

Темы: ИНПРО, МАГАТЭ, Интервью, Владимир Каграманян