В старинном русском городе Москве вам не придётся далеко ходить для того, чтобы обнаружить запасы высокообогащённого урана - одного из самых опасных материалов в мире.
В нескольких километрах от Красной площади на оживлённой улице, между магазинами и закусочными, расположен Московский инженерно-физический институт (МИФИ). На первый взгляд, институт напоминает типичный американский вуз, где можно увидеть 16-летних студентов шумящими в коридорах, бегающими по лестницам и играющими в футбол в ближайшем парке.
Однако в глубине институтского комплекса, рядом с Москва-рекой, находится исследовательский реактор, работающий на высокообогащённом уране - ключевом ингредиенте ядерного оружия. Руководство МИФИ дало разрешение корреспонденту "Chicago Tribune" посетить этот реактор, однако сначала американским журналистам было предложено встретиться с ректором институтам Борисом Оныким.
Высокий и импозантный мужчина, Оныкий принимал гостей за большим столом в своём отделанном деревом кабинете. "Прежде всего, я покурю, а потом отвечу на ваши вопросы", - сказал он через переводчика. Офис ректора заставлен моделями танков, ракет, кораблей и бомб. На стене - портрет Владимира Путина, под столом - переносной обогреватель.
Оныкий рассказывает, что институт берёт своё начало в эпоху Второй мировой войны, когда Советскому Союзу требовалось создавать новое оружие для борьбы с германскими танками. В послевоенный период, институт участвовал в разработке первых атомных бомб. Сегодня МИФИ остаётся в числе лидеров в области ядерных исследований.
Важной составной частью этих исследований является реактор, построенный в 60-ые годы и расположенный в четырёхэтажном здании размером с небольшой склад. Его окружает забор с установленными по периметру камерами наблюдения.
Основная система физзащиты, поставленная из США, начинается уже у входа. Ректор набирает цифровой код на стальных дверях, а затем открывает с помощью карточки деревянные двери. Попадая внутрь, посетители обязаны показать свои документы вооружённому охраннику, и после этого пройти через турникет.
Внутри здание выглядит как старая автомастерская, а не современный высокотехнологический объект. Некоторые из висящих часов не ходят, краска на стенах шелушится. В отличие от остальных зданий МИФИ, здесь не видно студентов.
В учебной лаборатории с бетонным полом весьма прохладно. На наш вопрос "почему", техник показывает на окно с двумя десятками разбитых стеклянных секций. Оныкий вмешивается в разговор и замечает, что это помещение не может отапливаться водяными батареями. Ведь если батареи протекут, то вода может повредить чувствительное оборудование. Если температура падает слишком низко, то сотрудники включают переносные обогреватели.
Три лестничных пролёта вверх и спуск в зал - и мы приближаемся к реактору. Наблюдать за ним можно из комнаты, в которой расположен щит управления. Щит - это большая бежевая панель, заставляющая вспомнить телесериал "Star Trek". На ней видны десятки экранов, переключателей и разноцветных кнопок. Мы видим также два телефонных аппарата с вращающимися дисками для набора.
За щитом сидят два техника в кожаных куртках, следящие за температурой и давлением в реакторе. Они записывают все показания вручную.
Отвечая на вопрос, почему их работа не компьютеризована, главный инженер реактора Александр Портнов говорит так: "Записывая показания вручную, они могут сравнивать их с предыдущими значениями, а значит, им проще анализировать ситуацию".
Собственно реактор выглядит как трёхуровневая полукруглая бетонная структура. На самом верху расположена платформа с плексигласовым полом, позволяющая персоналу смотреть на активную зону - место, куда помещается обогащённый уран. Топливо погружено в водный бассейн глубиной 26 футов. Вода обеспечивает отвод тепла, образующегося в ходе цепной реакции деления.
Оныкий добавляет, что прежде реактор работал пять дней в неделю. В наши дни, график стал не таким плотным - в первую очередь, из-за дороговизны уранового топлива. За уран институту приходится платить 160 тысяч долларов в год.
"Сейчас наш реактор можно сравнивать с машиной. Мы пользуемся им тогда, когда нужно", - говорит Оныкий.
Для работы реактора требуется порядка 7 фунтов оружейного урана. На складе лежит ещё 21 фунт этого материала. Для того, чтобы сделать бомбу, требуется 55 фунтов высокообогащённого урана.
На протяжении многих лет, Соединённые Штаты пытаются убедить научные институты и других владельцев исследовательских реакторов отказаться от использования высокообогащённого урана, чтобы предотвратить возможность его попадания в чужие руки. США хотят, чтобы такие реакторы были переведены на работу с топливом низкого обогащения. МИФИ, однако, отказывается сделать это.
"Это фантазии", - комментирует Оныкий предположение о том, что кто-либо сможет проникнуть в реакторное здание и украсть уран.
Его коллега, Александр Портнов, добавляет, что процесс перехода на низкообогащённое топливо нарушит основное направление исследований, ведущихся сейчас на реакторе - облучение собак, больных раком.
Он показывает на фотографии собак: "Этому псу оставалось жить не больше месяца. После сеансов облучения, он прожил два года".
Оныкий рассказывает, что к нему часто обращаются пациенты, наслышанные об успехах МИФИ при лечении собак. Они спрашивают, готов ли институт взяться за лечение людей? Ректор надеется, что институтский реактор сможет приступить к работе по лечению рака у пациентов-людей, но для этого МИФИ нужно получить деньги на покупку требуемого оборудования.
Двухчасовая экскурсия подошла к концу. Оныкий вышел на улицу, закурил очередную сигарету и, прежде чем вернуться в свой офис, махнул рукой в сторону институтских зданий, из окон которых лились свет и музыка: "Студенты гуляют, наверное".
Видеорепортажи из МИФИ доступны на сайте "Chicago Tribune" по этому адресу.
Расшифровка видеофрагментов приводится ниже.
Chicago Tribune: Но тут вся речь в том, что 90%-обогащённый уран может использоваться…
Борис Оныкий: Ну, знаете, вот здесь вот не надо фантазировать. Давайте рассмотрим ситуацию, в которой мы находимся сейчас. Конкретно. Вот если мы знаем, что у нас есть высокообогащённый уран, то мы построили такие средства его защиты, до которых невозможно добраться. В том числе, вот на это мы попросили у Америки денег. Нам их не хватало. И мы построили систему защиты, которая гарантирует, что ничего отсюда никто не украдёт. А если украдёт, то убежать не успеет. Есть кому догнать и наказать.
***
Chicago Tribune: Если ваш реактор переведётся на 20%-ное топливо, как это повлияет на ваши испытания?
Борис Оныкий: Ну, вы знаете, я бы так сказал. Всякие вещи можно делать разными способами. Предположим, надолго придётся остановиться для того, чтобы всё здесь переделать. Прервутся какие-то исследования.
Chicago Tribune: То есть, даже если американцы заплатят за переход на низкообогащённое топливо…
Борис Оныкий: Понимаете, мы ничего не делаем просто так. Вначале мы должны понять, зачем мы это делаем. Понимаете, нельзя просто так, если кто-то даёт деньги, то их взять и использовать.
Chicago Tribune: Вы против использования низкообогащённого урана?
Борис Оныкий: Нельзя сказать, что против. Я не вижу, зачем это нужно. Есть гораздо более важные направления использования средств, чем заниматься вот этим… В том числе, и с точки зрения безопасности, нераспространения, контроля. Есть гораздо более серьёзные вещи, чем заниматься всем этим…
Chicago Tribune: Соединённые Штаты хотели бы перевести все реакторы во всём мире, не только в России, на использование низкообогащённого топлива. Они надеются добиться этого в течение ближайших нескольких лет. Это невозможно?
Александр Портнов: Все нельзя перевести. Есть уникальные реакторы, в том числе, и в Америке, высокопоточные медицинские реакторы. Его в принципе нельзя перевести, иначе он потеряет параметры, необходимые для его работы.
ИСТОЧНИК: Chicago Tribune
